К слову, отсюда уже вполне отчетливо слышны звуки перестрелки и грохот пушек. Теперь проблема направления отпала — азимут движения был установлен четкий и небольшая колонна, пополнившаяся еще одной единицей мототехники, двинулась вперед.
В этот раз застать весь накал страстей на мерцающем кластере рейдерам не удалось. Когда разведчики вышли к краю огромной вырубки, бой уже закончился. Дымили кое-где подбитые и чадившие маслянистым дымом коробки немецких танков, на развороченных и перепаханных минометным огнем позициях советских солдат тоже что-то горело, среди кочек и возвышенностей лесного поруба лежали неопрятными кучками трупы немецких солдат, что шли на приступ окопов русских. Но резко начавшееся (как обычно и бывает на быстрых кластерах) обращение поставило жирную точку в теперь уже совершенно неактуальной схватке, вынудив солдат с враждующих сторон сражаться уже не друг с другом, а со своими обратившимися сослуживцами. А теперь и эти очаги сопротивления были уничтожены, и лишь вяло ковылявшие по полю боя свежие пустыши в форме солдат Вермахта и РККА были свидетелями случившейся тут буквально только что трагедии.
Лунь осматривал лесосеку в компактный бинокль. Судя по всему, расположение окопов и блиндажей в этой перезагрузке с его реальностью имело мало различий. По крайней мере, он не увидел большой разницы — стрелковые ячейки и укрепления были вырыты там же, где и в прошлый раз.
— Будете заходить на позиции к фрицам со стороны леса — осторожнее, я в прошлый раз там у них мины-противопехотки видел. Понатыкали, на случай если мы попытаемся контратаковать их с фланга.
Рейдерская группа из Флюгера разделилась на две практически равные половины — одна, ведомая Бисмарком двинулась на позиции к немцам. Его знание языка могло сыграть на руку рейдерам в том случае, если на их позициях кто-то сохранил жизнь и разум. Сам же Лунь повел вторую половину к укреплениям советских воинов. Мичман, оставшийся сидеть в «бардаке», координировал действия обеих рейдерских групп. Тем же самым занимался Умник, вновь пустивший на облет свой разведывательный дрон.
Картины, что открылись перед взглядом Луня тяжким грузом легли ему на сердце. Он везде узнавал знакомых — и в окровавленных, обезображенных телах в советских гимнастерках, что в неловких позах лежали на дне окопов, и в бессмысленных физиономиях свежих пустышей, что уже сейчас вяло грызли трупы своих бывших сослуживцев. Каждый раз, когда ему приходилось добивать клювом зараженных, что забрали себе тела его друзей и товарищей, холодные пальцы сжимали ему внутренности, отдаваясь тупой болью во всем теле.
Рейдеры Флюгера, напротив, лишь с интересом посматривали вокруг, занимаясь своими первоочередными задачами — они собирали уцелевшее оружие и боеприпасы, обыскивали гранатные подсумки и вещмешки павших бойцов, осматривали стрелковые ячейки. Одним словом, занимались тем, зачем и заявились сюда, то бишь мародерили иновременные ништяки. Для них окружающая обстановка была лишь любопытной декорацией очередного перезагрузившегося кластера. Но для разведчика она была личным горем. Он словно перенесся на месяц назад. И теперь вновь переживал все ужасы кровопролитных боев, что без всякого счета забирали у него друзей и побратимов, с которыми он прошел огонь, воду и медные трубы первых, самых трудных месяцев Великой Отечественной войны, когда советским воинам приходилось снова и снова обороняться от превосходящих сил врага, отступать и вновь защищаться, щедро поливая собственной и вражьей кровью просторы своей родины.
Но главное испытание для него случилось, когда они достигли левого фланга русских окопов. Здесь они впервые нашли живого человека, еще не совсем утратившего разум. Вот только личность его вызвала у Луня холодный приступ ярости.
Майор Нахрапин не был штатным особистом их батальона. Его группа отвечала за ликвидацию архива областного отдела НКВД в городе Житомир. При отступлении колонна особого отдела попала под авианалет, понесла серьезные потери и лишилась транспорта, в следствие чего была вынуждена отступать пешим порядком. Вскоре они вышли на позиции пехотного батальона Луня и временно к нему присоединились. Майору-нквдшнику не по чину было занимать должность комиссара этого батальона, однако он в силу чиноподчинения подвинул с этой должности младшего лейтенанта, замполита Щеглова. Тот был свойским парнем, и имел отличную репутацию среди бойцов. А вот Нахрапин своим высокомерием и вечными придирками и претензиями, зачастую совершенно надуманными и необоснованными, как к простым солдатам, так и руководящему составу батальона очень быстро заработал себе репутацию человека крайне неприятного. Словом, его фамилия очень соответствовала внутреннему содержанию этого уникума. В среде народного комиссариата внутренних дел люди служили разные и Нахрапин был далеко не самым лучшим его представителем.
Сейчас перед глазами Луня всплыла картинка из первого дня его пребывания в Стиксе. Тогда майор госбезопасности, который явно уже начал свое обращение, размахивая пистолетом, прибежал на позиции охотника, явно намереваясь понаделать в нем пару не регламентируемых природой дыр. Совершить непоправимое ему помешали действия Дикаря — тот натравил на нквдшника свежего пустыша, в которого к тому моменту обратился напарник Луня.
В этот же раз никого, кто смог бы остановить произвол особиста в окопах не оказалось, и Лунь стал свидетелем картины, как тот, вращая безумными глазами и размахивая поситолетом, стоит над окровавленными трупами Глеба — того самого напарника и самого Луня. Вернее, не Луня, а одной из версий Архипа Петровича Федулова. Разведчик испытал очень странную, смешанную гамму чувств, глядя на свое собственное бездыханное тело.
— Вы кто еще такие⁈ — Нахрапин пришел в себя и мутным взглядом окинул группу необычно снаряженных и вооруженных нестандартным для войск РККА бойцов — А ну стоять!
Он недвусмысленно поднял свой «маузер» — копию того самого, что когда-то прибрал к рукам Дикарь, и направил его ствол в сторону отряда рейдеров.
— Федулов? Я ведь тебя только что… — особист снова посмотрел на одно из окровавленных тел, лежавших у его ног.
В этот момент Лунь испытал неописуемый приступ ярости на подгнившего особиста, который совершил то, чего не смог сделать при прошлой перезагрузке. Разведчик вошел в состояние ускорения, в мгновение ока очутившись рядом с нквдшником, вырвал из его вялой ладони пистолет и жестким пинком по печени прервал зарождающийся внутри особиста поток брани и претензий. Тот икнул и с хрипом повалился на землю.
— Ты что себе позволяешь! Да я тебя…
Разведчик, давая разрядку собственным чувствам, еще несколько раз хорошенько приложил его по ребрам, и с удовольствием услышал как прежде всесильный майор госбезопасности, который не стеснялся одергивать даже командира батальона, заскулил как побитая собака.
Но продолжить ему не дали — под руки его схватили рейдеры.
— Тихо, браток, тихо! Сам ведь знаешь — со свежаками надо помягче, подушевнее! Хотя, мы тебя понимаем — на собственный труп не каждый день случается посмотреть. Но ты все же того, остынь, приятель, от греха подальше!
Эти слова произвели на разведчика эффект холодного душа. Он прекратил попытки дотянуться до собственного убийцы, после чего буркнул, что пришел в норму и чтобы его отпустили. Когда рейдеры исполнили его просьбу, разведчик некоторое время наблюдал за методичной работой рейдеров, продолжавших мародерку, потом на злобно смотревшего в его сторону нквдшника. После чего убрал за пояс трофейный «маузер», взялся за рацию и вызвал на связь Мичмана.
— Командир, моя работа тут выполнена, дальше уж вы сами. Пора нам разбегаться!
Начальник рейдерской группы из Флюгера после непродолжительного молчания ответил согласием.
— Твоя правда! Давай ко мне подваливай — рассчитаемся, как договаривались. Тут как раз по твою душу, твоя приятельница пожаловала.
Лунь не стал уточнять по рации о ком идет речь — собственные догадки на этот счет у него уже имелись. Он лишь кивком подозвал к себе все это время тенью следовавшую за ним Европу, после чего попрощался с окружавшими его бойцами, бросил последний взгляд на угрюмо нахохлившегося особиста, и покинул мрачные окопы с трупами советских солдат, направившись в сторону командирской БРДМ.